Иванов рассказал, что разведка золота на Куларе многим обязана сыну известного профессора Ю. Н. Трушкову, который с неукротимой энергией и терпением отстаивал необходимость применения самоходных буровых станков. И теперь такая разведка приносит плоды.

Распростившись наконец с буровиками, мы отправились в лагерь.

Забрались в Танину палатку и заснули как убитые на спальных мешках. Проснулись, когда уже вечерело, а Тани все нет и нет. Вышли из палатки, смотрим по склону дальнего увала черная точка к лагерю движется.

— Наверное, Таня?!

Пошли навстречу. Фигурка то исчезает в распадках, то вновь появляется, принимая более определенные очертания. С трудом шагаем по кочкам, почти бежим. Теперь уже можно ее рассмотреть. Она бредет в брюках и резиновых сапогах, устало опустив голову, словно считает шаги до лагеря. Нас не замечает. Только когда подошли почти вплотную, остановилась и изумленно ахнула. Эта сцена была похожа на встречу Стенли и Ливингстона в дебрях Африки. Таня не ожидала увидеть нас так далеко от обитаемых мест и обрадовалась до слез. Мы крепко обнялись и расцеловались. Она расспрашивала о детях, о Малыше, о новостях далекого, беспокойного мира.

Усталость как рукой сняло. Быстро пришли в лагерь. На клеенке у палатки прямо на мшистом ковре тундры «сервировали» торжественный ужин.

Я вручил Тане заветную посылочку Малыша. Таня быстро ее распаковала. В ней оказались… позеленевшие от плесени лимоны. Но один каким-то чудом выдержал двухмесячное странствие и был совсем хороший. С наслаждением пили крепкий, ароматный чай с лимоном, поминая добрым словом Малыша.

Северная Пальмира

В столице золотого края

Быстрокрылый лайнер несет нас вдоль барьера колымских хребтов на восток. С нетерпением ждем встречи с Магаданом.

В Москве перед нашим отъездом один знакомый журналист из редакции столичной газеты развернул папку с кипой вырезок из иностранных газет и стал читать кричащие заголовки, напечатанные жирным шрифтом: «Падение золотой мощи России», «Истощение запасов золота Северо-Восточной Сибири», «Магадан обречен и разделит участь Даусона»…

— Расшумелись после того, как мы зерно на золото купили. Напишите нам, что увидите своими глазами!

Кое-что мы уже повидали. Баснословные россыпи Кулара на западном конце Золотой дуги убедили нас в неиссякаемой ее мощи. Теперь представляется возможность проникнуть к центру Золотой дуги.

Облачная пелена скрыла землю. Иногда в прорывах высовываются ребристые вершины, убеленные осенними снегами.

Сунтар-Хаята! Высокогорный массив, наглухо запирающий верховья Индигирки и Колымы, разделяющий реки Колымо-Индигирского и Охотского бассейнов. Когда-то этот грозный хребет остановил охотских старателей, стремившихся к легендарным «колымским покатям».

С севера и с юга высокогорье окружают богатейшие золотые россыпи верховьев Колымы и Индигирки, Охоты, Кухтуя, Ини, Ульбеи и Аллах-Юня. Молчаливой пирамидой возносится Сунтар-Хаята в центре кольца россыпей, словно охраняя золотой клад.

Здесь, в глубоких карстовых цирках, обнаружены последние реликтовые ледники и морены громадных исчезнувших глетчеров. Не эти ли ледники, разрушая и перетаскивая горные породы, наполнили окружающие долины россыпями драгоценного металла? Не скрывает ли пирамида Сунтар-Хаята рудное сердце Золотой дуги, которое ищут поколения колымских аргонавтов?

Билибин, первооткрыватель золотой Колымы, пришел сюда с надеждой открыть новый Трансвааль — бесценные коренные жилы, наполненные золотом. Но до сих пор Колыма оставалась царицей россыпного золота.

Интересно, что сейчас дала разведка? Куда увел золотой след? Может быть, теперь рудное золото стало основой процветания края?

Ответы мы получим только в Магадане…

Облачная пелена неожиданно оборвалась. Под нами — волнистые сопки, покрытые тайгой, скалистая кромка берега и… океан. Туманный, отсвечивающий сталью, бесконечный, как небо. Охотское море серебрится, переливается до самого горизонта, словно громадная чаша, налитая до краев расплавленным серебром.

Медленно плывут суровые берега Сибири с каменными обрывами, крутыми мысами, сопочными полуостровами, одинокими скалами, зубьями, торчащими из моря. В глубине континента — лес вершин, прикрытых облаками с темными ущельями и сахарными головами заснеженных пиков. Это уже барьер колымского хребта, продолжающий высокогорье Сунтар-Хаята.

С тревогой поглядываем на поседевшие громады. Уже начало сентября; чертовски поздно летим — задержались в Якутии. Снег на вершинах — предвестник суровой колымской зимы. Как сложится наш маршрут зимой?

Вспыхивает табло: «Не курить, застегнуть ремни».

Садимся на аэродром среди диких сопок, заросших зеленой тайгой. Снега тут еще нет. Шеренги воздушных кораблей на просторной бетонированной полосе. Многолюдный, современной архитектуры аэровокзал. Громкоговорители призывают на посадку во все концы огромного края. До города пятьдесят километров. Мчимся на автобусе по трассе, проложенной через лесистые распадки.

Магадан поразил. Он встретил блеском солнечных улиц, окружил веселыми разноцветными домами. Буйные травы газонов с рядами зеленеющих лиственниц еще не тронула осень. Куда-то спешили молодые, нарядные люди. Шагаем по главному проспекту, прямому как струна. Он поднимается в гору, упираясь в стальную стрелу телевизионной вышки, подобно Эйфелевой башне взметнувшейся к небу. Тротуары уложены шестиугольными плитами, придающими улице особую праздничность.

Вправо и влево уходят широкие проспекты с домами современной архитектуры, с просторными скверами. Вокруг города синими шатрами возносятся сопки. Кажется, будто попали в южный курортный город. Недаром здесь поют:

Просто диво какое-то. Не узнаю ничего вокруг. Не нахожу улицы, дома, где жил в дальстроевские времена. В памяти встает город серый и унылый, почти без зелени.

За углом слышен тяжелый рокот. Из-за дома с зеркальными витринами выдвигается нависающая стальная стрела, выкатывается самоходный подъемный кран на громадных двойных шинах, за ним — МАЗ с циклопической платформой на буксире, на платформе мощный бульдозер. Стальные чудовища, еле вмещаясь в улицу, сворачивают на рокаду.

Знакомая картина!

Почти с первых дней своего существования Магадан видит могучую технику. Она двигалась нескончаемым потоком по улицам города и уходила к приискам Колымы.

Минуем широко расставленные лапы телевизионной вышки. Вокруг новые дома. Их корпуса лестницей взбегают на увал, подбираются к окружающим сопкам. Башенные краны поднимают на этажи строительные материалы. Глухо ударяют пневматические молоты, загоняя глубоко в мерзлый грунт здоровенные железобетонные сваи. Ахают взрывы — пробивают скважины для свай.

У магаданцев свой метод строительства. В отличие от якутян они не оставляют «воздушной подушки», забивая опоры фундамента глубоко в вечномерзлый грунт.

Рычат бульдозеры, разравнивая новые проспекты и скверы, расчищая невзрачные окраины. Магадан живет, стремительно растет и вовсе не собирается погибать, как Даусон на Аляске.

— Что это — чудо?

— Если хотите — да…

И Даусон, и Магадан — столицы мировых золотоносных районов. Но судьбы их разные. Разные потому, что между ними непроходимый водораздел двух цивилизаций. Люди, стоявшие у колыбели Даусона, думали только о наживе и строили город как временное пристанище. Первооснователи Магадана явились на пустынные берега Охотского моря, мечтая разбудить Колымо-Индигирский край, привлечь все его природные ресурсы на службу нашего хозяйства, отлично понимая, что закладывают неумирающую столицу далекого края. Даусон начал свою бурную жизнь с игорных домов, кабаков, дансингов, Магадан — с культбазы комитета Севера, со школы, больницы. Даусон так и остался городом деревянных тротуаров, а когда сняли «золотые сливки» — захирел, превратился в музейную реликвию. Магадан стал настоящей столицей крайнего северо-востока Сибири, многоэтажным красавцем.